|
– Все это вздор! – сказал кто-то. – Где эти верные люди, видевшие список, на котором назначен час нашей смерти?... И если точно есть предопределение, то зачем нам даны воля и рассудок? М. Ю. Лермонтов «Герой нашего времени» |
Закрывая на ходу расхлябанные двери, автобус тронулся. Девушка в пестрой косынке и светлом плаще, вошедшая на остановке, села в дальнем конце автобуса. Больше никого... прислонившись к окну, Олег закрыл глаза. Гладкая поверхность приятно холодила висок; было слышно, как с другой стороны по стеклу барабанит дождь. Осень. Конец октября. Деревья уже голые, всюду валяются гниющие листья. Самое неприятное время года, пора уныния и депрессии.
Автобус повернул – из-под сиденья выкатилась банка из-под пива. Олег с раздражением открыл глаза: вот ведь свиньи! Что стоит донести до урны? Банка подкатилась к его ноге; на помятом боку красовалась разухабистая надпись «Бочкарев». Он наклонился и брезгливо, двумя пальцами поднял... куда ее? В карман не положишь: слишком грязная – придется держать в руке. Он опустил веки, стараясь унять раздражение. Ничего страшного, ему скоро сходить.
– Если хотите, у меня есть ненужный пакет.
Вздрогнув, он открыл глаза: девушка в пестрой косынке протягивала целлофановый пакет. Олег не услышал, как она подошла.
– Спасибо.
Он положил банку в пакет и сунул в карман. Девушка села напротив: без единого пятнышка плащ, блестящие туфельки, маленькая сумочка – олицетворение чистоты и аккуратности.
– Вам спасибо: меня эта банка тоже раздражала, – она улыбнулась и заправила под косынку выбившуюся прядь. – Меня любой мусор раздражает.
За окном автобуса проплывали безликие белые дома – уродливое наследие развитого социализма. Редкие прохожие прогуливали трясущихся от дождя и ветра, жалких собак. Скудно расставленные фонари бросали вниз тусклые конусы желтого света. Московская окраина...
Дзинь-дзинь-дзинь-дзинь-дзинь...
Колокольчик, как всегда, застал его врасплох. Олег посмотрел на часы: 1 час 5 минут 18 секунд. Потом огляделся: до водителя слишком далеко... перевел глаза на девушку. Та ответила безмятежным, доброжелательным взглядом.
– Вы не скажете, который час?
– Пять минут второго, – ответил Олег.
Он не помнил, когда услышал колокольчик в первый раз... наверное, эта способность была у него от рождения. Да и как он мог запомнить? Звонки были маленькой частью огромного, непостижимого мира и заслуживали внимания не больше музыки из уличного репродуктора или гудков проезжавшей мимо ярко-красной машины. По мере взросления, однако, Олег стал замечать, что разрозненные явления жизни соединены подспудными связями: музыка из репродуктора, например, всегда сопровождается толпами людей на улице – все вместе это называется «праздник». А красные машины однажды связались с выгоревшим дотла соседским домом. И только звонки оставались сами по себе – Олег не мог установить в них никакой закономерности. Иногда колокольчик умолкал на неделю или даже месяц, а иногда звенел несколько раз в день. Звонки большей частью бывали короткие, от нескольких секунд до получаса, но один раз длились с утра до вечера: начались, когда мать привела Олега в детский сад, а кончились когда отец его оттуда забрал... ну, может, с двумя-тремя перерывами. Из-за этих перерывов Олег догадался: колокольчик связан с определенными людьми. В тот раз, например, звонок умолкал, когда воспитательница тетя Света выходила из комнаты, и возобновлялся, когда возвращалась. Впрочем, на следующий день тетя Света вообще в детский сад не пришла; вместо нее появилась молодая, веселая тетя Люда, и Олег не додумал эту мысль до конца.
Более того, он даже не мог определить, откуда доносятся звонки: колокольчик звенел где-то рядом с его виском (чаще всего правым, иногда левым) и как бы следовал за поворотами головы... Олег вертелся, смотрел вверх и даже прикладывал ухо к земле. Его странное поведение заметили родители: сначала уговаривали не валять дурака, потом потащили по докторам.
Докторов было много – молодых и старых, женщин и мужчин, вооруженных блестящими инструментами и шкафами с лампочками. И еще вопросами – десятками, сотнями вопросов... Олег не запомнил, каких именно. Впрочем, доктора вскоре отстали: он просто сказал им, что колокольчик умолк. Вместе с докторами отстал и отец. Лишь мать еще некоторое время присматривалась к Олегу и встревожено спрашивала, в чем дело, когда тот вздрагивал от внезапных звонков.
А потом Олег научился не вздрагивать, и мать постепенно успокоилась.
– Надо же, как поздно! – девушка улыбнулась. – А у меня часы встали. Батарейка села, наверное.
Дребезжа изношенным телом, автобус начал тормозить.
– До свидания, – Олег встал и шагнул к двери.
– А мне тоже сходить, – весело сказала девушка.
Двери с шипением открылись. Олег вышел первым и, после секундного колебания, подал спутнице руку. Пальцы ее оказались мягкими и теплыми.
– Спасибо.
– Не за что.
Девушка раскрыла зонтик, Олег накинул на голову капюшон куртки. Перемешанное с мельчайшими каплями дождя, в воздухе повисло неловкое молчание.
– Извините, вы не могли бы меня проводить? – девушка переступила с ноги на ногу. – Я живу недалеко, во-он в том доме.
– Конечно.
Они зашагали по усеянной палыми листьями дорожке.
– Я сюда недавно переехала – квартиру сняла. А вчера из окна вижу: во дворе бомжи сидят, целая компания, – девушка всплеснула руками, показывая, как ей было страшно. – А я с работы поздно возвращаюсь; вот и не знаю, как теперь... может, от квартиры отказаться?
– Эти бомжи безвредные, – сказал Олег. – Я их знаю, мухи не обидят.
– Да? – девушка облегченно вздохнула. – Ну, тогда дальше я сама... спасибо большое.
– Не беспокойтесь, мне в ту же сторону.
– Вы в каком доме живете?
– Там. – Олег неопределенно махнул рукой.
– А как вас зовут?
– Олег.
– А меня Настя.
Они миновали цепочку пестрых от граффити гаражей и оказались в квадратном дворе, образованном четырьмя двенадцатиэтажными домами.
– Мне туда, – Настя указала на ближайший дом и, понизив голос, добавила: – А вон эти сидят.
В беседке возле детской площадки виднелись неясные силуэты и огоньки сигарет.
– Не обращайте внимания.
Настя набрала код, шагнула в подъезд и, придержав дверь, обернулась.
– Спасибо большое.
– Пожалуйста.
– Знаете что?... – она замялась. – Если хотите, я могу вас чаем напоить. У меня и печенье есть – такое вкусное... – от смущения она опустила глаза.
Несколько секунд Олег слушал звеневший у виска колокольчик... а почему, собственно, и нет? Через сутки Насти все равно не станет.
– Спасибо.
Они вошли в подъезд, Олег вызвал лифт. На Настиных щеках горели красные пятна – отблески недавно пережитого смущения.
– Вы где работаете? – Олег отбросил капюшон куртки за спину.
– Играю на арфе в оркестре. И еще в ансамбле подрабатываю – на свадьбах у новых русских. А вы?
– Я сейчас без работы: с одного места ушел, на другое не устроился.
С вулканическим рокотом дверь лифта отъехала в сторону, они вошли в кабину. Настя нажала кнопку одиннадцатого этажа.
– А профессия какая?
– Из области финансов, – Олег уклончиво повертел рукой.
Воцарилось молчание. По цепочке окошек с номерами этажей неспешно полз огонек: 9... 10... 11... Они вышли из лифта, Настя отперла дверь квартиры.
– Заходите.
Неловко ворочаясь в крошечной прихожей, они сняли верхнюю одежду. Настя оказалась в декольтированном бархатном платье цвета морской волны.
– Я как раз с подработки, – она улыбнулась и шагнула в кухню. – Вам чай или кофе?
Смысл звонков Олег понял лишь на одиннадцатом году жизни.
В том случае колокольчик зазвенел, когда он вернулся из школы – и звенел, не переставая, весь вечер и всю ночь. Спал Олег плохо: часто просыпался, пил воду – потом, естественно, ходил в туалет... в общем, куролесил всю ночь. Утром его, сонного и злого, собрала в школу мать (отец чувствовал себя неважно – болело сердце – и в домашних хлопотах не участвовал). А умолк колокольчик, лишь когда Олег вышел из квартиры.
Когда он вернулся, входная дверь была распахнута. Незнакомые люди, толпившиеся в передней, со странным выражением посмотрели на него, но ничего не сказали. Олег неуверенно прошел в гостиную и увидел сидевшую в напряженной позе мать (спина и шея выпрямлены, руки сложены на коленях). «Что случилось?» – настороженно спросил он. Но мать не ответила: лицо ее искривилось, из глаз полились слезы.
И Олег понял, что звенящий у виска колокольчик означает, что кто-то из находящихся поблизости людей вскоре умрет.
– Чай, пожалуйста.
Олег вошел в кухню и сел спиной к стене – так, чтобы видеть (сквозь дверь в прихожую) входную дверь.
– Вот, попробуйте, – Настя поставила на стол вазу с печеньем. – По дореволюционному рецепту, у Молоховец вычитала.
В кухне было пустовато: стол, два стула, плита, холодильник, шкаф.
– Вы откуда приехали? – спросил Олег.
– Из Новосибирска... в Сибири сейчас музыкантам плохо. А тут в Московской филармонии вакансия – ну, я в один день и собралась. Сначала у подруги жила, теперь квартиру нашла. Только вот бомжи меня напугали... – Настя села напротив Олега и виновато улыбнулась.
– Что же вы: бомжей боитесь, а незнакомого мужчину домой привели? – Олег улыбнулся в ответ.
– Я всегда по лицу вижу, кому можно доверять, а кому нет.
– И мне, значит, можно? – он накрыл Настину ладонь своей.
На плите неуклонно закипал чайник. За стеной монотонно гудел лифт. Перекрывая временами колокольчик, в окно стучали ветер и дождь.
– Можно, – Настя залилась краской, но взгляда не отвела.
Отца похоронили, и жизнь Олега пошла прежним чередом: дом – школа – дом – школа. Понимание, почему звенит колокольчик, ничего не изменило... а что делать в такой ситуации десятилетнему ребенку? Не мог же Олег сказать случайному попутчику в трамвае: «Дядя, вы скоро умрете»?
Впрочем, в большинстве случаев он и не знал, по кому звонил колокольчик: звонки чаще всего раздавались в транспорте, и кто из входящих пассажиров должен умереть – оставалось неясным. Вскоре Олег перестал обращать на колокольчик внимания: ну, звенит себе и звенит.
Он боялся одного: услышать звонок вечером – когда, вернувшись с работы, войдет в квартиру его мать.
В воздухе переливался еле ощутимый запах духов. Настино дыхание нежно касалось правого плеча Олега, возле его левого виска ровно звенел колокольчик. Бесившиеся ранее за окном ветер и дождь сейчас стихли, в просвет между занавесками глядела плоская серебряная луна. На полу темнела разбросанная мужская и женская одежда. У окна застыла черная угловатая масса – стоящие пирамидой коробки (очевидно, с пожитками Насти)... их, помнится, было три. Олег осторожно выбрался из-под одеяла и подошел к окну: да, точно – три.
И что теперь?
Теперь он быстро оденется – стараясь не шуметь, выберется из квартиры – пойдет к лифту. А когда дойдет, или даже чуть раньше, колокольчик смолкнет. Через несколько дней Олег забудет весь этот ничего не значащий эпизод.
Забудет Настину мягкую уступчивость? Забудет нежный аромат ее кожи и родинку над левым соском? Забудет странную смесь застенчивости и бесстыдства?
Ладно, проехали. Нечего раскисать.
Просто он давно не был с обычной девушкой – оттого и хандрит. Забыл это ощущение: тебя выбрали за то, что ты лучше всех... ни одна проститутка дать этого не может. На мгновение Олегу стал противен весь этот рассчитанный до мелочей, выхолощенный образ жизни, который он для себя сконструировал. И ради чего?...
Несколько секунд он стоял, сжав челюсти. Ничего страшного, такое с ним уже бывало. Не часто, но бывало. Скоро пройдет.
В комнате стало темнее: длинное слоистое облако наползло на край луны. Олег прислонился лбом к холодному стеклу и закрыл глаза.
– Не спится?
Вздрогнув, он обернулся. Подошел к тахте и сел на край. Разметавшиеся по подушке русые волосы Насти казались темными, почти черными. Олег провел пальцем по шелковистой коже плеча – мимо трогательной ямочки на шее – меж колыхавшихся куполов грудей... Девушка взяла его ладонь и прижала к щеке.
– Иди ко мне.
Олег скользнул под одеяло. Волосы Насти пощекотали ему плечо.
– Господи, как хорошо... – на глазах девушки блеснули слезы.
Жалость и желание, усиливая друг друга, скрутили Олегу горло. Он уткнулся в Настины волосы и глубоко, всей грудью вздохнул.
Олег кончил школу и поступил в Московский университет, на мехмат. Начались лекции, семинары; учиться было интересно, он всегда любил математику. А на втором курсе появились девушки, причем не одна и не две, а сразу много – звонили ему десять раз на дню, звали в театр, на дискотеку... Наиболее настойчивые напрашивались в гости: часами сидели на кухне, пили ведрами чай и вели душеспасительные разговоры с его мамой. (Особенно усердствовала некая Олечка: «Ах, какой у вас, Инна Пална, Олежка высокий да красивый!» Тьфу!... Он долго не мог от нее отвязаться.) В общем, пять с половиной лет в университете Олег провел и с удовольствием, и с пользой; он получил красный диплом и поступил в аспирантуру.
Тут дела пошли не так гладко.
Во-первых, оказалось, что способности к математике у него хорошие, но все же не идут ни в какое сравнение с талантом его шефа: вопросы, над которыми Олег ломал голову два дня, тот разрешал за полчаса. А во-вторых, началась перестройка, и наука – ранее почетная и хорошо оплачиваемая профессия – быстро становилась никому не нужна. Покупательная способность аспирантской стипендии таяла, да и платили с перебоями... жизнь становилась труднее не по дням, а по часам. Друзья и знакомые косяками уезжали на Запад или уходили в бизнес... Диссертацию, однако, Олег защитил, причем хорошую, и ему предложили место на кафедре; несмотря на обуревавшие душу сомнения, он согласился.
А потом он случайно встретил бывшего одноклассника – Гришку Штейна.
Поначалу Олег его не узнал: некогда тощий, обтрепанный Штейн превратился в вальяжного, хорошо одетого джентльмена. Внутренне, однако, Гришка не изменился: он радостно орал, хлопал Олега по плечу и непрерывно задавал вопросы, не слушая ответов. Слово за слово, они оказались в «Метрополе», где и отужинали в обществе Коли и Славы, молчаливых молодых людей в одинаковых серых костюмах – Гришкиных телохранителей. Разговор, в основном, вращался вокруг судеб бывших одноклассников... ну, и успехов Штейна на ниве бизнеса, конечно.
А в самом конце ужина, когда они допивали коньяк, зазвенел колокольчик... предвестник смерти был настолько неуместен в этом капище эпикурейства, что Олег обернулся. Надменно задрав подбородок, в ресторан вошел дородный седовласый человек с восточными чертами лица. «Мой главный конкурент, Аббасов, – Гришкин шепот обжег ухо Олега. – Гнида редкостная... я б дорого дал, чтобы он сыграл в ящик». Подобострастно кланяясь, мэтр д’отель провел Аббасова к столику. «Сделаем, – пошутил подогретый коньяком Олег. – В течение двадцати четырех часов». – «А сколько возьмешь?» – поддержал шутку Штейн; «Десять килобаксов, – рассмеялся Олег. – Готовь».
Расстались они довольные друг другом. «Нужно будет что-нибудь, дай знать! – сказал Гришка на прощанье. – Я старых друзей не забываю».
А через два дня, утром Олег проснулся от звонка в дверь. Мать уже ушла на работу, так что открывать пришлось ему. На пороге стоял Штейн: «Спасибо», – с нехарактерно-сдержанной интонацией произнес он и протянул какой-то конверт. «За что спасибо?» – удивился Олег, стесняясь неумытого лица, нечесаных волос и рваных тренировочных. Прежде, чем ответить, Гришка несколько секунд испытующе сверлил его глазами. «За это», – он достал из портфеля газету и, отчеркнув ногтем какой-то заголовок, выставил перед собой. «Смерть бизнесмена, – прочитал Олег. – Скончался широко известный в деловых кругах Саид Аббасов. Причина смерти – пищевое отравление...»
«Спасибо», – повторил Гришка и, резко повернувшись, зашагал к лифту. Конверт остался в слабых от неуверенности пальцах Олега.
Внутри оказалось десять тысяч долларов сотенными купюрами.
Когда Олег проснулся, было уже светло – по комнате гуляли солнечные лучи. Колокольчик по-прежнему буравил левый висок. Из кухни доносилось звяканье посуды и шум закипающего чайника. Было слышно, как Настя мурлычет какую-то песенку.
Олег посмотрел на часы: до смерти девушки оставалось около пятнадцати часов. Как она погибнет, в дорожном происшествии?... от нападения хулиганов?...
Как ее можно спасти?
А никак – судьбу не обманешь. Олег помассировал пальцами виски. Что бы он ни делал, как ни старался, сегодня... или, вернее, завтра – в 1 час 5 минут и 18 секунд Насти не станет.
А если все же попытаться?
Странно, что Олег никогда не ставил подобного эксперимента. А ведь он ученый, пусть даже и бывший, а потому должен подвергать сомнению любой вывод – каким бы непоколебимым тот ни казался. Например, если не пустить Настю вечером на улицу – что случится с пророчащим неизбежную смерть звонком?
Олег откинул одеяло и сел, спустив ноги на пол. Его одежда, аккуратно сложенная, лежала на стуле.
А звонок в этом случае смолкнет – если Олегу удастся изменить Настину судьбу. Если он сможет обезопасить девушку от угроз. Кто сказал, что колокольчик не может перестать звенеть? Обстоятельства изменятся, вот он и замолчит.
Почему эта простая мысль никогда не приходила Олегу в голову?... Он вскочил с постели и стал торопливо одеваться.
Прошло три недели, в течение которых доллары лежали в ящике стола, а Олег продолжал, как ни в чем не бывало, ходить на работу. Он просто не считал эти деньги своими: ясное дело, не сегодня-завтра обман вскроется, и Гришка потребует их обратно. Штейн, однако, не объявлялся, и в конце концов Олег не удержался: купил для матери посудомойку и кухонный комбайн... и заодно часы «Ролекс» для себя. А потом съездил со своей тогдашней подружкой, той еще расточительницей в Ялту. В общем, через месяц от десяти тысяч осталось две...
Штейн опять пришел без звонка, опять утром и опять без Коли и Славы; с ужасом соображая, как восполнить растраченные доллары, Олег провел его в гостиную. Однако вернуть деньги Гришка не потребовал; наоборот – предложил еще. Но не просто так, конечно.
Выражаясь точным и сухим языком, он попросил Олега «убрать» Петренко Алексея Ильича (Гришка выложил на стол фотографию), 47-го года рождения, проживающего по адресу... ситуация была настолько абсурдна, что Олег, не выдержав нервного напряжения, рассмеялся. Тут на лице бывшего одноклассника появилось недоумение: что здесь смешного? Если Олега не устраивает оплата, Штейн может добавить... ну, скажем, пятьдесят процентов. «Не в этом дело...» – начал было Олег... однако, что он мог сказать? Что Аббасов умер сам и что Олег готов вернуть деньги? Но ведь он не готов!
В результате он понес совсем уже дикую ахинею насчет потери связи со своим «снабженцем» и отсутствия «необходимого снаряжения»... Потому как с ядом он решил больше не работать, а огнестрельное оружие для такого дела нужно самое лучшее...
Начиная с этого момента, разговор принял весьма неприятный оборот: оправдания и увертки Олега звучали все менее убедительно, а голос Штейна все более напоминал шипение змеи: так мол серьезные люди не поступают... А если Олег несерьезный человек, тогда и разговор у них будет другой: в их кругах с фраерами не церемонятся. Гришка также (как бы невзначай) заметил, что смертью Аббасова заинтересовались менты, и, если их подтолкнуть в нужную сторону, кому-то светят ба-альшие неприятности!... А ежели ввести в курс дела аббасовских дружков, тут уж не поздоровится не только виновнику, но и его семье... при этих словах Олег почувствовал такой ужас, что его физически начало мутить.
Они расстались на том, что Олег подумает, хорошо подумает. А Штейн тем временем раздобудет «необходимое снаряжение»... что тебе надо? Винтовка с оптическим прицелом? Глушитель? Патроны?... – Хорошо, сделаем.
И точно: вечером того же дня бесцветная личность в серой кепке принесла Олегу плоский футляр с десятком блестящих железок в подогнанных по форме пазах. Инструкции приложено не было, в результате чего винтовку удалось собрать лишь к часу ночи. На следующий день Олег съездил за город, нашел безлюдную рощу и сделал несколько пробных выстрелов: пули ложились на удивление точно... впрочем, он всегда хорошо стрелял – и даже занял третье место по стрельбе на университетских военных сборах.
Разобрав винтовку и спрятав детали в футляр, он вернулся домой.
Пятна солнечных лучей лежали на стенах кухни. На столе стояла тарелка с горкой дымящихся гренок. Одетая в уютный фланелевый халатик, Настя хлопотала у плиты.
– Доброе утро... кофе хочешь?
– Хочу, – Олег сел и придвинул к себе тарелку с гренками. – Ты что сегодня собираешься делать?
– Днем – быть с тобой, – Настя поставила перед ним чашку с кофе и села рядом. – А вечером у меня опять подработка.
– Ты можешь ее пропустить?
– Могу, – Настя улыбнулась. – А что?
– Давай проведем день вместе, – предложил Олег. – Сначала я тебя по Москве повожу... ты ведь здесь недавно? А на вечер еще что-нибудь придумаем.
– Давай! – обрадовалась Настя.
Она обняла его за шею и, привстав на цыпочки, благодарно поцеловала в щеку.
На следующий день Олег пошел по указанному Гришкой адресу... не то чтобы он согласился убить неведомого Петренко – нет, ни в коем случае! Он и винтовку-то с собой не взял! Просто... просто он хотел... если честно, он и сам не знал, что хотел.
Петренко жил на Пресне, в тихом переулке рядом с зоопарком. Подъезд выходил в заросший тополями двор; напротив чернело выбитыми окнами пустое здание... в то время в Москве было много заброшенных домов. Минут десять Олег сидел на лавочке возле подъезда, слушая крики бегавших по двору детей. В голове у него раз за разом проигрывался видеоклип: пуля ударяет человека в грудь, из раны фонтаном хлещет кровь – сквозь окуляр оптического прицела все это должно быть видно в подробностях (говорят, солдата, убившего своего первого врага, всегда тошнит). А сразу после выстрела раздадутся крики прохожих, милицейские свистки... при одной мысли об этом у Олега слабели колени и стучало в висках.
Наконец он собрался уходить. Что делать, он не знал... бегство казалось единственным выходом из положения. Скажем, пойдет он сейчас на вокзал и купит билет... э... до Владивостока.
Но что тогда станет с его матерью?
В этот момент дверь подъезда отворилась: в проеме показался высокий, худой человек в темном костюме и белой сорочке с галстуком. Лицо человека показалось знакомым: Олег видел его где-то... совсем недавно... кажется, на фотографии...
Додумать эту мысль он не успел, ибо у его виска зазвенел колокольчик. Человек, не торопясь, прошагал мимо, потом свернул за угол... еще несколько секунд, и звонок смолк.
И тогда, с громким металлическим щелчком все стало на места: убить Петренко не есть преступление. Судьба этого человека УЖЕ определена, он все равно, что мертв. А Олег – не более чем... он зажмурился, и нужное слово само прыгнуло на язык: ОРУДИЕ СУДЬБЫ.
Олег вздрогнул и оглянулся: невидимые герольды трубили в невидимые фанфары, возвещая бесповоротный приход нового, смелого, неизведанного мира. Старый мир – с его отжившими моральными ценностями и бессмысленными, жалкими запретами – испарился без следа.
Оглянувшись по сторонам, Олег пересек двор и влез в разбитое окно заброшенного дома. Откуда здесь удобнее всего стрелять?... Он поднялся на второй этаж, выбил прогнившую дверь угловой квартиры – ага, отсюда. И подоконник широкий – есть, куда поставить локти. Что еще? Олег спустился вниз и выбил дверь квартиры, расположенной на другой стороне здания: наметил окно, через которое будет уходить. Все казалось простым и ясным. Можно идти домой.
Когда стемнело, он вернулся в заброшенное здание, надел резиновые перчатки, не торопясь, собрал винтовку и стал ждать. Он не волновался и не боялся промахнуться, ибо знал наверняка: все будет в порядке. Наконец долговязая фигура Петренко, освещенная тусклым фонарем, появилась в окуляре оптического прицела – и Олег, не раздумывая, спустил курок.
Петренко мешком повалился вперед – так быстро, что разглядеть рану и, тем более, фонтан крови было невозможно. И никаких тебе милицейских свистков... вечернюю тишину нарушало лишь щебетанье птиц.
Выбираясь из пустого дома через разбитое окно, Олег прислушался к себе: его не тошнило, сердце билось, как обычно. Превращение законопослушного обывателя в хладнокровного убийцу произошло на удивление легко.
Они доехали на такси до гостиницы «Россия» и спустились к набережной. Речной трамвайчик как раз стоял у причала. Олег купил билеты, они с Настей поднялись на борт; запахи солярки и речной воды окутали их. Пассажиров было мало, однако буфет работал; Олег купил пива для себя и какао для Насти. Они спустились на нижнюю палубу, сели на переднее сиденье перед широким, во всю стену окном. Наконец мотор застучал громче, и трамвайчик отчалил. Не по-осеннему яркое солнце освещало нечистые воды и мокрые набережные Москвы-реки, отражалось в золотом куполе Ивана Великого и рассыпалось мелкими лучами на все четыре стороны.
Они сошли на конечной станции и долго бродили по темным закоулкам Новоспасского монастыря... замшелые стены и потрескавшаяся штукатурка создавали странное ощущение безвременья. Людей там почти не было, лишь хромой сторож таскался за Олегом и Настей по пятам – видно, боялся, что они что-то украдут.
Потом Олег повез девушку на Арбат: они поглазели на картины уличных художников, послушали музыкантов и певцов, сходили к странному цилиндрическому дому, расположенному в одном из Арбатских переулков. Настю он очень заинтересовал: девушка удивленно ахала и всплескивала руками... впрочем, она была благодарной экскурсанткой и восхищалась всем, что показывал ей Олег.
Обедали они в случайно выбранном ресторанчике, а потом забрели в Парк Горького. И опять на Олега снизошло ощущение безвременья... нет, скорее временного тупика: когда-то здесь клубились толпы людей, из репродукторов лилась бодрая музыка, из кранов бесчисленных забегаловок били упругие пивные струи. А теперь... теперь лишь античные развалины просвечивали сквозь голые кусты. Две-три шашлычные, как засидевшиеся в девках индианки, жгли свои никому не нужные костры, да шорох палых листьев сопровождал шаги редких посетителей.
И еще этот чертов колокольчик у левого виска.
Проклятый, ненавистный, вызывающий тошноту колокольчик. Остававшийся с Олегом, что бы тот ни делал, как ни старался изменить Настину судьбу.
На следующее утро Олег встал по будильнику в семь, вместе с матерью позавтракал, а когда та ушла на работу, взял листок бумаги и составил список предстоящих дел. В тот же день (согласно списку) он уволился из Университета, на следующий – заказал, выйдя через Штейна на нужных людей, фальшивые документы. Потом снял однокомнатную квартиру в безликом белом доме на Юго-Западе. С тех пор таких, расположенных на окраине квартир он переменил пять штук – в среднем по одной в год.
Машину и прочих роскошеств он решил себе не позволять – в основном, из соображений безопасности. Дабы не выделяться из толпы, стал носить дешевую, массовую одежду. И, наконец, безжалостно расстался со своей тогдашней подружкой, решив отныне пользоваться услугами профессионалок. Денег при таком образе жизни требовалось сравнительно немного, так что гонорар за убийство Петренко Олег положил в рекомендованный Штейном банк – куда, по большей части, отправились и дальнейшие гонорары.
Матери Олег сказал, что уезжает в заграничную командировку, и, чтобы соответствовать, организовал пересылку писем и денег по маршруту Москва – Нью-Йорк – Москва. Через год легенда была скорректирована: он якобы получил постоянную работу и переехал в Америку навсегда, возвращаясь в Россию лишь на один-два месяца во время студенческих каникул.
– Я устала, – Настя взяла Олега за руку и заглянула в глаза. – Поедем домой?
Прежде чем ответить, он глубоко вдохнул холодный, как лезвие ножа, воздух. Прислушался к черной, гулкой пустоте у себя в голове. Затем к пронзительному визгу колокольчика.
Судьбу не обманешь – девушка обречена... он посмотрел на часы. Через 6 часов и 11 минут она будет мертва.
Единственная надежда... и не надежда даже, а так, мечта: если судьба сделает Олегу уступку. Ведь он – ее верное, послушное орудие. Да, он попросит. Будет молиться, если надо.
– Поехали ко мне, – сказал он.
А профессией Олега стали заказные убийства... хотя убийцей, «киллером» он себя не считал (странно звучащий англицизм перекатывался по языку, как металлический шарик). Какой же он «киллер»? Ведь убийца действует по собственной воле, в то время как Олег исполняет волю судьбы – являясь, по сути, ее неодушевленным орудием.
Все было просто и логично: менее чем за сутки до запланированного убийства он старался встретить намеченную жертву. Если колокольчик звенел – значит, судьба уже приняла решение, и оставалось лишь претворить его в жизнь. (Поначалу Олега искушал соблазн ничего в таких случаях не делать и предоставить обреченному умереть самому по себе... впрочем, он почти сразу понял, что это невозможно. Во-первых, получать деньги за не тобой выполненную работу было опасно. А во-вторых – и это являлось главным – Олег чувствовал, что судьба отвела ему роль исполнителя своей воли, и отлынивать от нее он не считал себя вправе.)
Лишь однажды, когда он встретил намеченную жертву, колокольчик молчал – и Олег без колебаний отменил заказ. Заказчику это, ясное дело, не понравилось, он стал настаивать и даже угрожать, однако к тому времени Олег стал опытным профессионалом, а не пугливым новичком, и держался твердо. В конце концов, заказчик и вовсе погиб в какой-то странной автокатастрофе... А наведенные справки показали, что несостоявшаяся жертва знала о готовившемся покушении и была к нему готова. То есть, не пойди Олег на попятную, его бы уже, скорее всего, не было в живых.
Они вошли в квартиру: голые стены, идеально чистый пол. На тахте – свернутая рулоном постель, на столе – стопка книг по математике.
– Я приготовлю ужин? – Настя шагнула в кухню.
– Потом, – сказал Олег.
Он взял ее за руку и подвел к постели. Девушку надо защитить. Защитить своим телом. Быть одновременно внутри нее и снаружи.
И, как это ни странно, Олегу никогда не приходило в голову сменить работу. Не то чтобы ему не нравились другие занятия – к математике, например, он по-прежнему испытывал интерес. Он лишь перевел ее из профессии в хобби, и продолжал доказывать теоремы «в стол», нисколько не волнуясь, что кто-то может его результаты повторить. Он рассуждал так: будучи частью реального мира, математические закономерности суть проявления судьбы, так какая разница, кто их открыл?
Мотивация его нынешней профессии была иной: никто, кроме него, не слышал колокольчик, а потому он и только он мог осуществить волю судьбы. Судьба выбрала его, и путей к отступлению не было; нравится ему или нет, роли не играло.
Впрочем, новая профессия вызывала у Олега и некий научный интерес, ибо позволила ему подробно изучить свой необычный дар.
К примеру, он установил, что гибель жертвы наступает ровно через сутки после первого звонка. На эту мысль его навела еще смерть отца, однако точный ответ дал лишь специально поставленный эксперимент. Получив очередной заказ, Олег встретил намеченную жертву чуть раньше, чем за сутки до запланированного убийства; и, лишь только включился звонок, пустил на часах секундомер. А остановил – сразу после выстрелом. Подгадать ровно сутки он не пытался, однако получилось на удивление точно: 24 часа, 00 минут, 01 секунда.
Он также понял, почему колокольчик иногда звенит у правого виска, а иногда у левого: первое означало смерть от болезни (как было в случае отца), второе – убийство или несчастный случай. Различить два вида насильственной смерти было невозможно... впрочем, по роду своей деятельности Олег знал, что разница между ними условна.
Он в который раз посмотрел на часы: до Настиной смерти оставалось десять минут. Девушка спала на боку, отвернувшись к стене; простыня, которой она была укрыта, подчеркивала изящный изгиб тела.
Что произойдет через десять минут? Что может угрожать Насте у Олега дома? Может, она съела что-то ядовитое в ресторане? Но почему тогда сам он чувствует себя хорошо – ведь они ели одно и то же?
Ставший привычным колокольчик волнами бил в висок. Сквозь щель в неплотно задернутых занавесках пробивалась пластинка лунного света.
Что Олег должен был сделать по-другому?... Все его попытки спасти Настю казались сейчас бессмысленными. Обреченными на провал с самого начала.
Мог ли он предотвратить смерть девушки?
Несколько секунд Олег размышлял: постановка вопроса казалась неправильной. (Мысли у него путались, глаза слипались. Сколько он спал за последние сутки? Вряд ли более двух часов.) Он опустил веки, и нужные слова, сотканные из пылающих букв, сами слетелись к нему, оставляя позади длинные, развевающиеся хвосты.
Нужно ли предотвращать смерть девушки?
Ведь, если – вопреки колокольчику – Настя останется в живых, то, значит, у всех, кого Олег убил за последние пять лет, тоже был шанс! И кто тогда в ответе за их смерть: судьба или он сам?
Сердце его споткнулось, пропустив очередной удар. Господи, что он несет?!... –наверное, от недосыпа. Олег прислушался к себе, но услышал только звон колокольчика.
Стоп!... Ведь колокольчик и есть ответ на его вопрос: в данном случае это не индикатор угрозы, а сигнал к действию. Олег защитил Настю от всех опасностей, кроме одной.
СЕБЯ САМОГО.
Он проглотил застрявший в горле ком и осторожно встал с тахты. (Раздрызганные пружины застонали, на мгновение перекрыв визг колокольчика. Флюоресцирующие звезды, наклеенные хозяином квартиры для пущей презентабельности, светились на потолке.) Стараясь не скрипеть половицами, Олег прошел на кухню и сел на табурет.
Неодушевленному орудию не под силу обмануть хозяйку. Топору не дано обхитрить лесоруба. Компьютеру не заманить программиста в ловушку. Орудия должны честно выполнять свой долг, иначе их выбрасывают на свалку... Да, именно так: Олег попытался спасти Настю и тем самым расстроил планы судьбы – он же и должен это исправить. Только он может сделать так, чтобы колокольчик звенел не напрасно, никого другого здесь нет.
Сонливость, которую Олег испытывал минуту назад, куда-то делась: четкие, расчерченные на квадраты мысли вихрем проносились в голове. Жалость и прочие неалгоритмизируемые чувства испарились перед лицом превосходящих сил логики.
Неслышно ступая босыми ступнями, Олег подошел к шкафу: пистолет и глушитель лежали под стопкой кухонных полотенец. Убийство на собственной квартире противоречило всем профессиональным правилам, но другого выхода не было.
Нет другого выхода? – А что, если... Сжимая рифленую рукоятку пистолета, Олег опять сел на табуретку.
Что, если все это время колокольчик звонил ПО НЕМУ САМОМУ?
Мурашки стремительной волной пробежали по его телу сверху вниз – от затылка до щиколоток. Сквозь закрытое окно сочился ровный гул от проходящего рядом шоссе. Лунный свет играл бликами на вымытых до блеска тарелках.
Ведь колокольчик не указывает, кто должен умереть: с тем же успехом он может предупреждать о смерти самого Олега... почему он не подумал о такой возможности?! (От досады и раздражения его лицо непроизвольно искривилось.) Впрочем, тридцатилетнего человека мысли о собственной смерти посещают редко... даже с учетом его профессии.
Но что может угрожать Олегу в безопасности его жилища?
Впрочем, ответ на этот вопрос известен: он сам... Олег прижал дуло пистолета к виску и погладил указательным пальцем курок. Страшно почему-то не было. Гладкий металл приятно холодил кожу.
У Олега есть выбор: либо он убивает Настю, либо себя.
Настю – или себя.
Стоп... что за чушь? Неужто нельзя выяснить, кого именно заказала ему судьба? Нужно лишь выйти из квартиры и спуститься на пару этажей: если колокольчик смолкнет – значит, он звенел по девушке, а если нет – что ж, тогда... Олег закрыл глаза и представил себе, как свинцовая пуля с хрустом проламывает висок, разрывает мягкий, желеобразный мозг и пробивает череп с другой стороны. Что ж, если так угодно судьбе – так тому и быть.
Который сейчас час?!
Олег поднес часы к лицу и включил подсветку: 1 час 5 минут 3 секунды – 4 секунды – 5 секунд... издавая громоподобное тиканье, стрелка двигалась гигантскими скачками. До смерти (его или Настиной) оставалось 13 секунд.
Времени на эксперименты не было. Опаздывать Олег права не имел.
Он должен довериться судьбе – та сама укажет, по кому звонит колокольчик. Должна указать, Олег не заслужил, чтобы с ним играли в шарады!... Судьба просто проверяет его готовность, безоговорочную покорность ее воле – а в последний миг, перед самым выстрелом ему будет подан знак.
Да, точно: ему будет подан знак.
Удивляясь (будто со стороны), что задержать исполнение приказа он боится пуще смерти, Олег навернул глушитель на дуло пистолета и неслышной тенью скользнул к спальне.
Перед тем, как открыть дверь, он остановился, стараясь унять дрожь в пальцах (у него оставалось три... может, даже четыре секунды). Сейчас он увидит знак: к примеру, лунный луч, пробившийся между занавесок, упадет Насте на лоб. Или, наоборот, луч упадет на лицо Олегу... ну, что-нибудь в этом роде, какая-нибудь ерунда – мелкая, незначительная деталь.
Он шагнул вперед. Щелкнула дверь. Между занавесок – прямо ему в лицо – светила серебристая луна. Ярко, как солнце.
Настя не спала: приподнявшись на локте, она нехарактерно резким движением выбросила вперед руку... и тут что-то ударило Олега с чудовищной силой в переносицу. Он опрокинулся назад и начал падать.
Изображение мира и звук колокольчика исчезли из его сознания одновременно – как исчезают изображение и звук телевизора, если отключить его от сети.
* * *
«Вечерний комсомолец», 25.11.1998
По сообщению МВД России:
Вчера, после того как жильцы дома № 116 по 2-й Белозеровской улице пожаловались на трупной запах, органы милиции вскрыли квартиру № 27. Внутри был обнаружен труп мужчины в возрасте около тридцати лет. Прописанный по этому адресу гр-н Романов С. П. опознал в убитом жильца, снявшего у него квартиру около полугода назад. Однако личность жильца установить не удалось, так как документы, на которые был составлен договор об аренде, оказались поддельными.
По мнению следователя К. С. Нефедова, это убийство является очередным этапом в войне между московской и азербайджанской наркомафиями.
* * *
Если хотите оставить комментарий, делайте это здесь.
| Домашняя страница «Рассказов» | Следующий рассказ |